No replies to this topic

[Asmodian]

 

Имя: Агинор
Народность:  человек Лордерона
Статус: нежить
Возраст: около 30, не-мертв чуть больше года.
Ролевой класс: охотник на нежить
Мировоззрение: хаотично-добрый

 

 

Что говорить о внешности живого мертвеца? Практически любой обитатель Азерота за свою жизнь навидался трупов, свежих и лежалых, спокойных и ходячих, дружелюбных и не слишком. Плоть уже много где обнажила кости, пожелтевшие и крошащиеся, но всё ещё способные удержать собственный вес. Вздутая, зияющая проеденными личинками ходами, кожа приобрела желтовато-синий оттенок, напоминающий болотную жижу с илом. На правой руке не хватает двух пальцев, видимо приглянувшихся какому-то хищнику в годы, когда мясо ещё было съедобным. Теперь же живые, и звери и люди, бегут от него, и только мухи и черви жадно набрасываются на тело, радушно предоставляющее им хлеб и кров. Лицо давно потеряло все прижизненные черты, теперь это практически голый череп, с которого свисают лоскуты догнивающих мышц. Чудом сохранившийся единственный глаз иногда шевелится, выдавливая из себя мутную жижу, продукт жизнедеятельности обитателей черепной коробки Агинора, но теперь это не более чем рудимент. Бесконечный марш к неизвестной цели, поставленной судьбой, выдернувшей его из вечного сна, не идёт на пользу ногам охотника. Ниже колен  вы не найдёте ничего, кроме чистых костей, обёрнутых в «обложку» из нескольких слоёв твёрдой кожи – защита от жестких дорожных камней.  Сгорбленный, закутанный в рваное, вычерненное сажей и углем рубище, когда-то бывшее священными регалиями Света, он идёт от одного места к другому, опираясь на древко короткого копья. Ему не нужны спутники, припасы или транспорт. Не нужен сон. Он просто идёт, убивая по дороге столько слуг Короля, обрёкшего его на это подобие жизни, сколько может. Зачем? Может быть, надеясь обрести в одной из битв вечный покой.  Может быть его ведёт месть. А может отголоски долга из прошлой жизни, в которой он клялся положить конец этой опухоли на теле мира. Кто знает.

 

Лето в стране вечной осени. Лучи полуденного солнца, с трудом пробивающиеся сквозь гниль, пропитавшую сам воздух, лениво ложились на белёсо-желтую жухлую траву, понуро клонящуюся к земле, словно предчувствуя свой скорый конец и последующее слияние с почвой, раньше дававшей корням живительную воду, а теперь лишь смертельный яд. То здесь то там с деревьев падали листья. Один, другой. В полной тишине их лёгкий шорох казался предсмертным вздохом этой земли, подобно смертельно больному старику, смиренно ожидающему конца. По некогда оживленному тракту, теперь занесенному слоем грязи, из которого нехотя, будто бы зная что их ждёт в этом мире, пробивались болезненно-тонкие ростки сорняков и деревьев. Искривлённые уродливые подобия себя былых, как и всё вокруг. В тон окружению, лениво, иногда опираясь на древко копья, по тракту  ползла одинокая сгорбленная фигура в изорванном балахоне. Лохмотья ткани, свисающие тут и там, обнажали куски гниющего мяса, кое-как сшитые между собой суровой ниткой. Из-под остатков волос, болтающихся в такт шагам, иногда выглядывало лицо. Впрочем, кто в здравом уме назвал бы это лицом? Грязно-желтая кость, на которой каким-то чудом всё ещё держатся остатки сухожилий и мышц. Мутное бельмо единственного глаза чуть заметно подрагивало. Из его уголка не секунду показалась личинка, но тут же спряталась назад, видимо поняв, что ещё не время стать мухой и покинуть свой дом. Тук. Тук. Тук. В такт медленным шагам изредка постукивал по древним, потрескавшимся под ударами сотен тысяч ног, камням. Тук. Стук стих. На дороге перед путником лежал медведь. Рана, зияющая на его боку, почерневшая и загноившаяся, была покрыта целой колонией деловито ползающих туда-сюда червей, медленно пожирающей мертвую плоть ещё живого зверя. Принюхавшись, животное чуть повернуло голову на не-мертвого. Слабое ворчание раздалось из его приоткрытой пасти, закрыть которую уже не оставалось сил. Всё кончилось в секунду. Странник занёс копьё над головой, перехватив его обеими руками, и, вложив в этот удар всю силу, опустил тяжелый наконечник на голову животного. С противным чавкающим хрустом он пробил кость. Оперившись ногой о голову мёртвого медведя, путник высвободил своё оружие. По древку медленно стекала тонка струйка густой, почти чёрной, крови. Не обратив на это никакого внимания, он продолжил свой путь, и только редкий стук древка всё ещё отдавался тихим эхом, напоминая о том, что кто-то из мёртвых ещё жив.  

 

Мало кто сможет поведать вам о его характере. Отстранённый, молчаливый, в те редкие моменты, когда он появляется в тех малочисленных местах, где подобных ему моментально не рубят на куски, он просто выполняет задачу, приведшую его туда, подобно бесстрастному механизму. После он уходит, часто проронив лишь пару слов во время покупки новой иглы вместо сломанной старой, или договариваясь с кузнецом о цене нового оружия. Редким «счастливчикам» доводилось видеть его в деле, разделить с ним поход и его странную миссию. В основном это были добросердечные солдаты Рассвета, решившие помочь одинокому путнику, а может и склонить его на свою сторону. Все они оставляли эти мысли после первого же боя. Безумный мясник, бросающийся на врага не жалея собственной жизни, хлипкий труп, казалось бы готовый развалиться под первым же ударом, в секунды превращался в настоящую машину смерти. Лёгкое копьё отсекало лапы и головы будто огромный орочий топор, а слепящее снежно-белое пламя, срывающееся с гниющих рук, оставляло от скелетов и вурдалаков лишь горстки тлеющих углей.  Агинор возвращался в «норму» так же быстро , как и «вскипал». Не отходя от ещё дёргающихся останков, он садился на землю и начинал методично штопать полученные в бою раны и счищать копоть с обожженных священным огнем костяшек рук. Спасибо. Вот всё что он скажет своему спутнику, а может не сказать и того.

Впрочем, всё это внешние проявления бури, творящейся у него в душе.  Каждый день он задаёт себе вопрос: «А правильно ли я распоряжаюсь своей не-жизнью? Может стоило броситься на ближайший костёр, чтобы оборвать это противное Свету существование? Но что это даст? Покой? Единство со Светом? Но как Свет позволил этому случиться?» Вопросов в его голове куда больше чем ответов, ведомый призрачной целью, бесконечной охотой, в глубине души он понимает, что так лишь отвлекает себя от правды. А правда в том, что никакой правды нет. Нет никакой высокой цели, нет даже призрачного шанса навсегда очистить Азерот от нежити. Есть только новая «жизнь», и мало кто знает как стоит ей распорядиться? Сохранять то прекрасное, что осталось от старого мира, или затопить его остатки новой гнилью, красотой которой так восторгаются многие «соотечественники»? Не готовый со всей уверенностью разрешить столь сложную дилемму, он руководствуется отголосками морали из прошлой жизни, хоть большая часть её потускнела в вечном сумраке смерти, окружающей его со всех сторон.

 

Следы битвы, разразившейся вокруг одинокой избушки лесника, всё ещё были горячи. Несколько тел латников всё ещё питали землю теплой кровью, сочащейся из прорех в доспехах. Полинявший растрепанный ворон, опустившись на грудь одного из них, деловито склонил голову на бок, будто бы оценивая качество пищи. Потрепав покойника за веко, он подкинул оторвавшийся кусочек в воздух и поймав, с упоением проглотил. «Карррр!» - раздался на всю округу ликующий крик птицы, созывающих на трапезу всех падальщиков мертвого леса. Внутри дома же разыгралась настоящая драма. Дрожащий мужчина в изодранном алом одеянии скорчился в углу перед нависшем над ним воплощением смерти.  
-Зачем вы напали на нас? –спокойный голос не-мёртвого в тишине вокруг был подобен грому. Пленник лишь крупно задрожал и заикаясь залепетал один из святых оберегов от зла.
-О, Свет! Избави нас от обидящих нас, буди нам поборник крепок на вся видимыя и невидимыя враги наша, да твоею помощию и крепким предстательством и поборством посрамятся вси являющии нам злая!
-Отвечай! –рука нежити вцепилась в скулу живого, попытавшегося было вырваться, но только ещё глубже загнавшего острые кости в плоть. Всхливнув, мужчина скосил глаза на струйку крови, закапавшую ему на грудь.
-Свет примет мучеников своих! Орден очистит Азерот! –выкрикнул пленник наконец набравшись смелости прямо взглянуть в лицо своему мучителю.
-Так ты веришь в Свет? –костлявая хватка усилилась, и мужчина, не в силах больше терпеть боль, тонко запищал, задёргавшись как червяк на крючке. –Как насчёт получить немного Света прямо сейчас?

Яркая вспышка. Последнее, что видел наивный фанатик Алых перед тем, как его голова превратилась в дымящийся кусок пережаренного мяса. С хрустом выдернув руку из обугленной плоти, не-мертвый поднял облокоченное на стену неподалёку копьё и молча направился к выходу, на ходу счищая с руки остатки углей. Через несколько часов, когда солнце уже склонилось за горизонт, на поляне всё ещё было светло, как днём. Хижина лесника весело потрескивала языками пламени, поднимающегося выше крон деревьев. В последний раз кинув взгляд на погребальный костер, наконец объединивший враждующие лагеря Серебряных и Алых, мертвец поковылял прочь и скоро тени деревьев, дрожащие в отблесках далёкого огня, окончательно скрыли его.
 

 

 

Как уже было сказано, довольствуется он немногим.   Куча рваных тряпок, бывших когда-то его церковным одеянием. Вымазанные углём, как символ его теперешнего положения. Короткое копье с тяжелым наконечником, периодически заменяемым в первой попавшейся кузне. Молитвенник. Страницы пожелтели и местами выпали. Эта книга теперь не более чем сентиментальный сувенир, что-то из прошлой жизни, напоминающее ему о том, кем он когда-то был. Он больше не открывает его. Свет больше не слышит его просьб, только приказы. И хоть священное пламя жалит его, подобно змее, сил его костлявых рук хватает для того, чтобы удержать его на несколько секунд. А большего в бою и не надо.

 

 

 

Говорят, некоторые отрекшиеся достаточно благочестивы, чтобы Свет не обжигал их отвратительные тела, но Агинор не из них.  Больше никаких просьб и коленопреклонений. Распоряжаясь своими былыми силами и позиции не служителя, а владельца, он сжигает себя так же как своих врагов, но что это значит для того, кто уже мёртв? Небесный огонь только подсушивает гниющую плоть, не позволяя ей рассыпаться мыльной массой, а боль, приносимая каждым «погружением» в чужеродную стихию, давно стала лучшим другом Агинора.

 

Никто не учил бывшего священнослужителя драться. Никакой техники, изящества или чего-либо ещё, присущего профессиональным воинам увидеть в его стиле не выйдет. Да и нет у него никакого стиля. Он просто колет и рубит, вкладывая в удары всю свою силу отчаяния, представляя на месте каждого врага самого себя. С каждым убийством ненадолго становится легче, словно ещё одна песчинка легла на весы искупления. Но ненадолго.

 

Формально Агинор является подданным Сильваны, однако, не испытывает к ней никаких верноподданнических чувств. Он вообще избегает городов отрекшихся, они пробуждают в нем отвращение и ярость. Боясь, что в один прекрасный день не выдержит и сорвётся, он предпочитает общество живых из Серебряного Рассвета. Впрочем, тоже не слишком часто. Вид живых вызывает у него зависть, напоминая о прошлом, которого уже не вернуть. 

Edited by Asmodian, 16 July 2014 - 21:35 pm.