This topic is locked
Posted 02 April 2013 - 02:03 am
Если вы думаете, что я рассказывать буду о славе неземной, о драконах, о магии всесильной, о чудовищах опасных и колдунах болтливых, то вы ошибаетесь. А повествовать я буду о жизни своей. О жизни маленькой, но проворной девчушки, что росла средь полей зеленых, да гор высоких.
Зовут меня Аластрайона Хмелеброд. До недавнего времени я обитала в маленькой деревушке, неподалеку от самого Стальгорна. Края наши были красивыми. Озера были прозрачные и чистые, видно даже было, как рыбы в салки играют друг с другом, плескаясь в изумрудной воде. Луга наши зелены и бескрайны, так и кажется, что пойдешь по краю того, и вокруг земли обойдешь, вернувшись на прежнее место. В деревне нашей (как мы ее называем) всегда шумно и беззаботно. То ребятня бегает, деревянными мечами махая, то бабы снуются туда сюда, только успевая таскать воду для пивоваренья, то мужики здоровые в плечах, словно дети устроят состязание, гремя своими тяжелыми латами. Домов у нас не много, пройтись можно от одного, к другому, высчитывая ворон, что сидят на заборах. Но, даже не смотря на количество живущих, в нашей деревне тихо не бывает. Каждый день в кузнеце слышны звуки молота о наковальню, кузнецы работают четко, выбивая такт, словно в танце - удар, затем два маленьких, и снова удар, громкий и тяжелый и два маленьких ведь не отстают от него. В пивоварне из трубы день и ночь идут клубы пара, пахнет вкусно, хмелем. Порой сидишь на лавке, печенье грызешь, и наблюдаешь, как в нее тайком пробираются мальчишки, наполнить свою флягу на халяву.
Пивовар только и успевает за уши то одного таскать, то второго, что б не мешали и не баловали. Еще есть большая таверна. Это самое излюбленное место всех жителей. Лавки по вечерам, того и гляди рухнут, не выдержав столько посетителей. Там всегда громко, кружки бьются об пол и друг об друга, кто-то спорит с кем то, а кто-то громко храпит уже в углу, обнимая свою кружку, словно женщину.
Мой дом был на самом краю деревни, маленький и не заметный. Крыша где то протекает, а стены слегка покосились, но это не самое главное в жизни. Семья у нас дружная. Моя мать Тиласа Хмелеброд - домохозяйка, но дома хозяйничать она не любит: то в таверну ринется помогать, то в пекарню, а то вообще в полях хмель будет собирать. Отец мой - Гаргат Хмелеброд был обычным фермером, хотя я наверное вру. Обычный - это не то слово, которое подходит к нему. Он был огромен и суров. Его руки были как три моих ладошки, его плечи еле помешались в дверной проем, борода была темной и длиннющей, взгляд его был строг, во многих даже вселял ужас. Отец занимался разведением ездовых баранов. Самые лучше рогатые жили у нас на ферме. Они были быстры, выносливы, а многие даже отваливали кругленькую сумму, что бы приобрести себе парочку стриженных животных. Рано утром он пас своих любимцев (так он их любил называть) на свежих зеленых лугах, и только он мог знать, где самая лучшая и сочная трава для скотины. Вечером он остригал с них шесть, просматривал каждого в стаде, пересчитывая вслух и называя по именам. Даже самые здоровые самцы рогатых боялись и уважали его, не решаясь ударить того рогом. Хотя с этой проблемой у отца были свои решения. Любого барана он мог свернуть в рог, как бы это смешно и не звучало. Еще у меня есть дед - Антэн Дьярви. Кожа его была уже старой, натянутой на кости, борода была седая, да и ходил он уже с палочкой, сморщенное морщинистое лицо никогда не покидала добрая, отзывчивая улыбка. Но не смотря на его возраст, он был еще силен и широк в плечах. Годы не пощадили его тела, но дух не сломит никто. Он еще только так ухлестывал за женщинами дворфийками, ну если конечно догонит с палкой то. Сколько я себя помню, он ни разу не пропустил хмельного фестиваля, обыгрывая молодых и крепких мужчин. Те уже валились с ног, а дед лишь только начинал просыпаться, вспоминая былые года. Его любили все, порой, когда ночи светлые и теплые, он собирал ребятню у нашего дома, сажая меня к себе на колени. и рассказывал долгие и интересные истории своей молодости, про войны рассказывал, про тяжелые походы. А рассказывал он так интересно, что послушать собиралась почти вся деревня (ну те, кто смог доползти из таверны). То обычным голосом повествует, то на шепотом перейдет, оглядываясь по сторонам, то вдруг как закричит, пугая всех вокруг, да так громко и страшно, что ребятня визжать начинала, а те кто постарше на местах подпрыгивали. Никто не знает, сколько у него историй таится в голове, но одно известно точно, нам слушать их и не переслушать еще очень долго.
Ну и наконец, у них есть я. Я единственный ребенок в нашей дружность семье, но уже поверьте, им меня более чем хватает. У меня длинные рыжие волосы, как у моей матери, всегда плотно завязанные в косу. Глазенки у меня в деда – цвета морской волны и огромные, всегда с невинным взглядом (хотя винить то было за что). Яркие, почти красные конопушки сияли на моем носу и щеках, когда я была маленькой, мать всегда их пересчитывала, тыкая пальцем на каждую, уверяя, что я просто солнечная. Ну, за каждым солнышком прячется маленькая тучка. Так вот эта тучка не обошла меня стороной. С самого детства я была неспокойным ребенком. Я искала любые приключения на свой зад, хотя и знала, что именно туда прилетят розги моего отца. Сидеть на месте я не умела, да и не хотела. Уже научившись ползать я умудрялась попадать в какие-нибудь неприятности, то в бочку с пивом залезу, то в мешок с мукой, а то и того хуже в лужу со свиньями, радостно валяясь и расплескивая грязь на прохожих. Когда я начала подрастать, то ума в моей головенке не прибавилось, хотя так говорила моя мать, но я то думала явно по другому. Я не любила играть в куклы, как мои одногодки, меня всегда ловили на том, что я дралась с мальчишками, при том они же сами нарывались, говоря что я бес на палке, но а виновата именно я, ибо синяков то на них было больше. Мать старалась приучить меня к платьям, вышивала сутками сама на них узоры, ну а что мне платье? Один раз на заборе повиснуть, вот и нету платья. Я могла убежать от поучений старших, не желала слушать наставления и наказы учителей, что обучали нас прямо на улице. Я лучше поваляюсь где-нибудь в высокой траве, да посплю в удовольствие. С девчонками мне было не интересно играть, я просто не понимала, как можно часами играть с соломенной куклой, когда можно носится по деревне, запрыгивая из-за угла на прохожих. Они долго потом в след будут ворчать, и кричать в след разные непристойные выражения. Но ведь именно в этом жизнь. Заставить кузнеца завизжать с кувалдой в руках, поймать бабу с ведрами полными воды и еще нужно умудриться увернуться от них. Однажды я сделала для себя открытие. Это было мое первое открытие, я даже почувствовала себя каким-то инженером, от чего стало гордо. Я сделала свою первую рогатку. Она была маленькой, из старого дерева, но очень прочной. Я сняла с косы резинку и обмотала на рогатую штуковину, Резинка тянулась хорошо и когда ее отпускаешь, оно звонко визжала и дрожала, словно той было страшно. Так вот это самое открытие для меня и оказалось последним. До сих пор помню, как отец меня порол, прямо на той лавке, где дед рассказывал интересные истории. Ну подумаешь все стадо его перестреляла, ну подумаешь окно выбила у соседа, а нечего было его мальчонке язык из окна мне показывать, сам виноват. Ну как всегда. Кто- то виноват, а задница болела именно у меня. Помню как розги приземлялись на мою пятую точку, оставляя красные и жгучие полоски. Ребятня вокруг смеялась, а тетки хватались за голову, наверное жалели меня. Рыдала я в тот вечер долго, волком выла, аж бараны бегали по загону. Но и тут спас меня дед. Он подошел ко мне (ну а я то в углу, так порой и спала там на стуле, обиженная на весь мир) и протянул огромную конфету, да красивую такую, в блестящей обертке, ее вкус я помню по сей день. Порой мне казалось, что дед обладает магическими способностями, он всегда доставал конфеты из карманов, хотя я точно помнила, что ночью все его вещи просмотрю, ни одной не найду. Местные мальчишки меня боялись, они хоть и учились военному ремеслу, но были слишком неуклюжи и глупы (не зря же говорят, что мальчишки взрослеют позже). Их учили мастера, показывая каждый целевой удар, а я училась сама, избегая занудных поучений. да и куда им с кулаками, да против дубинки. Ну и мне порой доставалась нехило, окружат маленькие импы да и накинуться, пока я ворон на заборе считаю. Да так отдубасят, что кровь из носу ручьем льет, а синяки неделями заживают. Но зато потом, когда я выйду из своего законного места проживания - из угла, я всем им отомщу, кого в бочку с водой засуну, кого с рогаткой поймаю, бежит он через всю деревню с визгом, кому сливу на носу поставлю, что он ходит потом как медведь неделю, ну а кого на забор повешу, девкам на посмешище, а мне на гордость, чем не трофей. В общем я была еще той рыжей разбойницей. То там подерусь, то тут испорчу, то разобью чего, то сломаю. А всем же обязательно надо нажаловаться, толпами ходили к отцу, кто за руку притащит, кто за ухо приведет, ну а если повезет, то и улизнуть сумею, так они и без меня нажалуются, да и еще приукрасят во всей красе, будто бы я во всех бедах дворфийских виновата. Мать только и вздыхала, разводя руками, а отец искал живое место на моей пятой точке. Но со временем и я стала хитрее. Заберусь на дерево и смотрю, кто придет жаловаться и в каком настроении отец на улицу выходит кружку пива пропустить. Порой так и спала на дереве, благо ветки огромные были, да широкие, только муравьи проклятые пол ночи грызут. Домой возвращалась только рано утром, когда отец стадо угонял в луга пастись. Но было одно волшебное средство, что заставляло меня не двигаться и молчать (да-да, не поверите, от всех недуг меня спасало и настроение поднимало). Уж очень мне любо было печенье мамкино, да с молоком холодным. Огромное блюдо пекла она, стараясь угомонить разгильдяйку. Запах стоял.... Да я за эти печенья и медведя побью, коли придется. Напечет она порой блюдо с горкой, поставит на стол, тряпкой закроет, что б то пышнее было, а сама уйдет в поле, отцу пива холодного в графине понесет. Перед уходом строго настрого накажет мне не трогать печенье до возвращения ее. Ну а конечно же, как же я могу. Лишь только она за угол завернет, как я прыг в погреб за молоком, да бегом за стол. Хруст слышан на всю деревню, аж уши шевелятся. К вечеру тарелка была пуста, а я спала на лавочке прямо не выходя из-за стола, ну уж очень они были мне по вкусу.
Мало кто из учителей хотел возится со мной, ведь это превращалось в невыносимый ад. Но все же однажды я напросилась со всеми в поход в горы. Я ждала этот день как луч солнца в ненастную погоду. Я собирала только самое необходимое: печенье, молоко, пару бинтов, небольшое одеяло и большую ложку. Солнце в тот день было ярким и голову напекало все сильнее. Все шли строем, друг за другом. Все - кроме меня. Я бегала то к одному кусту, то ко второму, набирая полный рот ягод. Я перепачкалась всю как свиньюшка, из-за чего надо мной начали сменятся мальчишки. Я поколотила парочку, ну а чего это они вздумали смеяться надо мной. И опять меня наказали. Все пошли купаться, а мне оставили следить за костром и кашей, что уже булькала в огромном котле. Ну таки я открыла своей мешок, доставая сверток с печеньем. Сколько я жевала и как я уснула я не помню. Помню только как меня будили всем отрядом, громко ругаясь и матерясь, каша то выварилась и ее доедали прилетевшие птицы. Ну и нечего было оставлять меня одну, с кашей, да и с печеньем. С тех пор никто меня с собой в поход не брал, зато по сей день усмехаются, что своих храпом всех медведей перепугала.
Но больше всего я любила наблюдать за тем, как отец пасет ездовых баранов. Как он бесстрашно запрыгивая на необъезженного зверя, хватая одной рукой за огромные рога, а второй держа прут в руке, как только баран не скидывал его, вертелся юлой, подпрыгивал на четырех ногах, разгонялся, врезаясь в загон, но отец сидел, да и еще хлыстом того погонял, что бы тот быстрее бежал. Он часто брал меня с собой в поле, рассказывая о этих забавных существах (ну не все же ему пороть меня розгами, я то знаю что он любил меня). Оказывается у каждого из них свой характер и свой нрав. А если хорошо присмотреться, то у них видно все морде, кто то бегает беззаботно глупыми глазами - те еще совсем молодые, необъезженные, а тот кто рог чешет об загон, тот бодается часто, с ним лучше не встречаться лицом к..ну к морде в общем, а с боку подходить. Отец сажал меня верхом, как только я начала ходить. Эти животные невообразимо красивые и верные. Я оттачивала свое мастерство упорно (ну да, это единственное что я делала упорно). Шаг за шагом я постигала новые этапы верхового искусства. Отец в загоне ставил препятствия, которые нужно было обходить, а некоторые даже перепрыгивать. Я обучалась езде на нашем вороном черном баране по клинче Бирн. Он много лет служил отцу вторыми ногами, не позволяя стаду разбредаться по лугу. У него были самые огромные рога, уже не раз свернутые в баранку. Он часто проурчал молодых рогатых, вступая с ними с схватку. Я могла часами наблюдать, как он - вожак стаи, показывал всю свою силу и мощь, побеждая в схватке любого молодого барана. Верховая езда стала моей второй жизнью, не один десяток лет я обучалась это искусству. Падала, вставала, но снова в седло и вперед. Отец мой говорил всегда "Боишься ездить на ком то - иди, и не приходи сюда никогда, а если упал, то встань и едь дальше". И он был прав. Когда впервые садишься верхом, то четвероногий засранец принимает тебя за врага, и ты чувствуешь, что мышцы его напрягаются, только ты обхватишь повод. Ездовой баран будет испытывать тебя, будет скидывать, всячески издеваясь. Но тот кто не падал, тот ездить не умеет, и каждое падение будет лишь закреплением твоего мастерства. Но лишь со временем, когда тебе удастся оседлать своего четвероного, без страха, без сомнений в глазах, просто сесть на него, обхватывая повод руками и улыбнуться, а главное и усидеть на нем. Только тогда он сдастся и примет тебя, как наездника. Со временем работы с ним, вы станете настоящими друзьями. И порой мне кажется, что пусть все пропадет и провалится под землю, но четвероногий друг останется навсегда. Он будет защищать тебя, до последней капли крови сражаясь с врагом, за своего хозяина. Никогда двуногое существо не будет таким верным, как четвероногое. Я побеждала во многих скачках, я научилась владеть искусству вольтижировки верхом, что позволяет мне освободить руки и в идеале владеть своим телом сидя верхом. Верхом я провела почти всю жизнь, ну не считая маленьких пакостей, что я устраивала в промежутке на обед и собираюсь верхом ее и продолжить. Мой дед рассказывал мне о воинах, что верхом могли поразить врага, и я послушав его советов начала усиленные тренировки, сбивая с кольев тыквы и мешки с соломой. "Животное не должно мешать, оно должно стать частью тебя, только тогда ты сможешь владеть оружием на нем", - поучал меня дед. Я часто сбегала из дома, когда особо провинюсь, верхом на своем рогатом друге. Брала с сумку все самое необходимое. Маленьких походный котелок, крупу, немного соли и кусок хлеба, ну и конечно свежего молока с печеньем. Неделями я могла проводить в горах, постигая в прямом смысле моих слов новые вершины, так и не понимая, зачем дворфам друзья, когда можно сутками на пролет либо спать, либо скакать верхом.
Да, пусть я была не из примерных детей. Я не любила учится и не хотела слушать старших, но в одном я уверена точно, что после моего ухода из родных краев там такую пирушку устроит, что пить будут еще неделю. А ну и пусть радуются, а я все равно туда вернусь. Да и что я все про себя, да про себя. Надоело мне рассказывать, ведь меня ждут новые приключения и новые шалости.
Edited by Prostolex, 02 April 2013 - 02:29 am.
